В поисках Беловодья

Оказалось, что Николай Гайдук — «отец» «Волхитки» и «Святой Грусти», попавших много лет назад ко мне в руки совершенно случайно и зачитанных до дыр, — живет совсем рядом, в Дивногорске.

И вот мы сидим на кухне, пьем чай, за окном первый снег посыпает утесы над Енисеем и шумят сосны — пейзаж, будто сошедший со страниц книг Николая Викторовича. И, конечно же, первый вопрос: каким ветром странствий его снова занесло к нам в край?

— Характер, видимо, такой, бродячая натура. У Рубцова есть хорошие строки: «Я сильным был, но ветер был сильнее, и я нигде не мог остановиться». Носит меня постоянно по Земле. И тот самый ветер странствий, и житейские дела. В жизни было много дорог, да они и не кончаются, потому что никак не найду ту «золотую точку», в которой можно было бы остановиться. Вспоминая Маяковского, могу сказать: «Поэзия — вся езда в незнаемое!», вот и я так: новые дороги, новые впечатления и люди наталкивают на какие-то размышления, темы, сюжеты... Хотя может возникнуть ложное ощущение: где-то остановится человек, осядет, и не о чем ему будет писать. Но это не про меня. Если бы не необходимость на что-то жить, я бы засел за работу лет на десять — столы забиты блокнотами и черновиками…

— Вы для жизни — и своей, и своих героев — выбираете очень красивые места. Чем это можно объяснить?

— Я человек «природный», для меня органично жить в природе. Таковы и герои моих книг. Когда в Москве я учился на высших литературных курсах в конце 80-х, у меня было ощущение травы, по которой прошел асфальтовый каток. Я давно понял, что жизнь в городе, каким бы прекрасным он ни был, убивает меня. Здесь, в Дивногорске, рай. Алтай до сих пор в моей душе и в сердце. Норильск поначалу был для меня концлагерем — там вообще не пахнет природой, а еще полярные ночи, морозы… Когда я уезжал туда, друзья говорили: «Ты чудак, в твоем возрасте люди уже едут на большую землю, а ты собрался на север!» Со временем я вошел в ритм северной жизни, появилась возможность выезжать за город, в тундру, я познакомился с мужиками, которых пуля не берет — такими крепкими, настоящими северянами. И тогда все изменилось, я засел за роман «Царь-Север» и понял, что материал для него я сам никогда бы не собрал, если бы не эти знакомства, не окажись я здесь! И сейчас, когда бывают минуты жизни трудные, я вспоминаю, как тяжело мне было поначалу в Норильске, и, знаете, отпускает…

— «Царь-Север» чем-то отличается от предыдущих романов?

— Пожалуй, только двумя вещами: я написал его очень быстро и впервые «списал» героев с реальных людей. Безработица — с одной стороны, это плохо, а с другой — масса свободного времени. Как раз в такой период я и засел за новый роман: полярные ночи и морозы делают человека усидчивым поневоле, хотя это качество у меня и так есть. За два с половиной года я написал эту книгу. Та же «Волхитка» писалась около 6 лет. Уже здесь, в Дивногорске, я закончил большой роман «Мистификатор и Златоуст», на который с перерывами и переездами потратил почти 12 лет.

— Использовать прототипы легче, чем самому выдумать героя?

— Мне интереснее работать с образом, рожденным мною, который я мог бы развивать. Хотя ощущение того, что ты управляешь героем, как кукловод марионеткой, — обманчиво. Часто в процессе работы возникает удивительная штука: мои герои делают со мной что хотят, живые образы сами тащат за собой. Помните, в соцреализме были ходульные персонажи — отрицательный и положительный? Но читатель всегда чувствовал фальшь, ведь даже в самом отъявленном негодяе есть добро и нежность, полностью черных или белых людей не бывает. Актер не сыграет положительного персонажа, если не найдет в нем какую-то червоточинку, именно это сделает персонаж живым. Мне интереснее и проще работать с образами, которые существуют сами по себе, не привязаны к реальному человеку — это обедняет. Я сам хочу придумать героя, вдохнуть в него жизнь.

В первых моих книгах, «С любовью и нежностью» и «Волхитке», образы героев были собирательными, но полностью авторскими. А в «Царь-Севере» есть герои, списанные с натуры, например замечательный полярный летчик Иван Масловский, ныне покойный. Я делал с ним интервью, когда он был уже на пенсии и очень скучал по северу, живя в Красноярске. Часть его рассказов пригодилась мне при работе над романом. Но я всегда бережно отношусь к таким вещам: если начнешь выписывать отрицательные черты и человек узнает себя в книге — неминуемы обиды. Поэтому в основе «Царя-Севера» лежит реальная история, произошедшая с реальными людьми, а вокруг нее уже буйствует моя фантазия. И прототипы мои сами себя не узнали, сказали: «Ну, ты нагородил!»

— Многие называют вас создателем сибирской мифологии, уникального сибирского фентэзи. Вы могли бы сами определить жанр, в котором пишете?

— Я пишу в жанре «современная классика», но использую легенды, которыми богата сибирская земля. Наверное, это происходит бессознательно, душа так настроена — на сказочность, на мифотворчество, хотя иногда она состыкуется с совершенно реальной жизнью. Жизнь наша так сказками богата, что и придумывать ничего не надо. Возьмем легенду о Сибирии, в названии этой земли сочетаются Сибирь и Ирий (Ирия) — рай небесный древних славян. Этот золотой треугольник (зеркальное отражение небесной Ирии) когда-то был образован горой Белухой на Алтае, Байкалом и горой Полкан (на месте нынешнего Олимпиадинского месторождения золота). Под действием человеческих грехов Сибирия разрушилась и ушла под землю. К легенде можно относиться с улыбкой, но ведь именно здесь существует месторождение как напоминание о том, каким «золотым» было человечество. Вроде и вымысел, но кто знает! Или легенда о Беловодье. Где его только не искали! И чаще всего находили на Горном Алтае, в Саянах, в Бурятии — у каждого свое Беловодье. Когда я впервые попал в Горный Алтай, я понял, что именно тут оно должно располагаться! В этих краях есть все для того, чтобы человек действительно был счастлив. И таких моментов, когда жизнь подтверждает сказку, очень много. В юности меня такие вещи очень сильно эмоционально потрясали. Потом эти впечатления оказались в романах, в рассказах, повестях и, наверное, придали им какую-то фантастичность.

— Вы с такой любовью говорите и пишете о природе. Создается впечатление, что вы ведете очень активный образ жизни и исходили всю Сибирь вдоль и поперек.

— Если хотя бы день я не побываю на природе, не пообщаюсь с ней, то уже испытываю дискомфорт. Но при этом я не турист, не охотник и не рыбак, и, наверное, это хорошо, иначе моя любовь к природе полностью вытеснила бы во мне писателя. Но жизнь сложилась так, что в моем кругу общения «кочевые» люди занимают очень важное место. В Красноярье, на Алтае, на Севере через мой дом проходило множество людей: геологов, туристов, сплавщиков, охотников, рыбаков. Не будучи сам активным в этом отношении, я всегда стремился общаться с людьми, которые много рассказывают о себе, о местах, где бывают, я люблю быть с ними, слушать, задавать вопросы… А сам по характеру я, скорее, созерцатель.

Знаете, говорят, тайга лечит. Это правда: когда нервы расшатаны или проблемы в жизни — несколько часов на природе, и становится легче. Для меня она беда и выручка. Хорошо бы научиться органично вписываться и в природу, и в городскую суету, быстро адаптироваться, но, увы, я пока не научился. Множество моих стихов лежат неизданными. Я понимаю, что так нельзя делать творческому человеку, не издаешься долго — забудут тебя, но активность проявлять почему-то не хочется. Раньше было желание общаться с людьми, искать что-то, а сейчас больше хочется тишины, посидеть, книги почитать. Может, усталость поднакопилась от встреч и переездов или уже все почерпнул, что хотел от людей, не знаю...

— А конкуренции со стороны новых авторов не чувствуете?

— Писательство — работа каторжная. Сейчас я прилагаю меньше усилий для того, чтобы выписать героя, его характер или пейзаж. А лет 10 назад я на страницу чистого текста изводил по 15 листов-черновиков. Была сознательная или бессознательная попытка найти свой стиль, язык, слог. Упорство проявлял редкостное. Но «то, что делается с удовольствием, не кажется трудным!» — не помню, чьи это слова, но мне они подходят. У меня всегда была высокая планка, заданная Буниным, Гоголем, и была неудовлетворенность написанным, пока я не вышел на тот уровень, на котором пишу сейчас. Я представлял, чего хочу, я видел вершину. Потребовались годы, но я пришел к ней. Сейчас продается много некачественной литературы, которая, как механическая игрушка, скручена крепко, но в ней нет души. От таких книг воротит, и хочется перечитать классику. Лишний раз я убеждаюсь, что она в любое время ценна, в отличие от однодневок. «Не важно о чем, важно как писать!» — это еще Пушкин заметил.

— А не было желания написать что-нибудь о Дивногорске?

— Здесь я живу с перерывами уже несколько лет, здесь мой творческий кабинет, идеальное место для работы, и у меня есть стихи, навеянные красотой здешних мест. Когда у меня был юбилей, помню, журналисты спрашивали: «А у вас нет ничего о Дивногорске? А то у нас очень любят, когда о нас пишут». Увы, я думаю, что в этом ключе нельзя написать ничего серьезного, когда каждый хвалит свой город, хотя, несомненно, Дивногорск достоин этого. Да, это будет искренне, но творческая планка таких произведений всегда занижена: это про нас, и это уже хорошо! Всяк кулик свое болото хвалит — такой «сироп» не выдерживает серьезной критики, а перлы, к сожалению, встречаются редко.

— Как человек, любящий Сибирь и так талантливо пишущий о ней, что бы вы пожелали читателям, чьи мысли созвучны вашим?

— Для меня Сибирь — не просто красивый звук и место, где я родился и провел большую часть жизни. Настолько сильна моя связь с дыханием Сибири, с ее просторами, размахом, с ее красками, что жить в других местах я просто не могу. Помню, я стоял на берегу легендарного Тихого Дона и чуть не плакал от разочарования — наша Мана гораздо шире! При всем уважении к Центральной России, где много звонких имен и ярких мест, — они выглядят, как нарисованная картинка, залитая глянцем, маленькая, кукольная. И это не квасной патриотизм: сибиряк без Сибири задыхается. Огромные горы держат тебя на этой земле, могучие реки являются как бы твоим продолжением. И когда есть эта привязка человека к природе и неразрывная связь со своей землей, возникает совершенно неподдельная к ней любовь. Для меня Сибирь — страна в стране. Покидая ее, я выезжаю за границу. И мне хочется верить, что среди ваших читателей найдутся те, кто чувствует то же самое. Кто готов огромным неводом зачерпнуть Сибирь и увидеть, как блеснет в нем золотая рыбка.
 

Беседовала Виктория РЕФАС.

Фото с сайта gaiduk-nv.ru